IndianDance.biz

[Devdevi]

РАБИНДРАНАТ ТАГОР (Тхакур, Робиндронатх) (1861–1941) – индийский писатель и общественный деятель, поэт, музыкант, художник. Лауреат Нобелевской премии 1913 по литературе. Писал на бенгальском языке.

Родился в Калькутте 6 мая 1861 в известной и состоятельной семье брахмана, где был четырнадцатым ребенком. Его отец часто совершал паломничества по святым местам Индии. Мать умерла, когда сыну было 14 лет. В детстве вел замкнутый образ жизни, много читал, с восьми лет писал стихи. Сначала получил домашнее образование, затем учился в частных школах, в том числе в Восточной семинарии Калькутты, педагогическом училище и Бенгальской академии, где изучал бенгальскую историю и культуру. Во время путешествия с отцом по северу Индии в 1873 сильнейшее впечатление на него произвели красота этого края, богатство многовекового культурного наследия индийского народа.

С 1875 начал печататься – писал на бенгальском языке. В 1878 была опубликована эпическая поэма Тагора История поэта – его первое крупное произведение.

В 1878–1880 жил в Англии, изучал право в Университетском колледже Лондона, занимался музыкой и литературой. Так и не получив диплом, возвратился в Калькутту. Здесь пробует себя в музыке – в музыкальной драме Гений Вальмики (1881) индийские национальные мелодии сочетаются с ирландскими народными напевами.

В 1883 женится на Мриналини Деви, впоследствии у них родились два сына и три дочери.

Выходят поэтические сборники Тагора Вечерние песни (1882), Утренние песни (1883), Картины и песни (1884), Диезы и бемоли (1886), драма Возмездие природы (1884). Ранние произведения пронизаны пантеистическими мотивами и жизнеутверждающими настроениями. В исторических романах Берег Бибхи (1883) и Раджа-мудрец (1885) осуждается тирания. В 1884–1911 секретарь религиозно-реформаторского общества Брахмо Самадж, выступавшего против кастовых пережитков и жертвоприношений.

С 1891 Тагор – управляющий родовым поместьем отца в Шилайдехо в Восточной Бенгалии. Он ближе знакомится с образом жизни простого народа, чьи представители все чаще становятся героями его произведений. К этому времени относятся лучшие рассказы Тагора и поэтические циклы. В сборниках 1893–1900 Маноши (1890), Золотая ладья (1894), Сбор урожая (1896), Крупинки (1899) воспеваются сельские пейзажи и народные обычаи. Образ Золотой ладьи – символа человеческой жизни в потоке времени – встречается и в последующих произведениях Тагора. Приподнятый романтический стиль ранних сочинений постепенно меняется на более спокойный. На фоне картин колониальной жизни появляется образ борца с несправедливостью – Свет и тени (1894).

Пишет цикл философских драм, открывающихся пьесой Раджа и рани (1889). Редактирует литературно-общественный журнал Шадхода, где печаталось большинство его произведений. Эволюция идейно-эстетических воззрений приводит Тагора к гуманистической концепции «джибандебота» – «божества жизни», восходящей к Упанишадам и идеалам средневековых поэтов-вишнуитов.

В 1901 переехал в семейное поместье Шантинекитон под Калькуттой, где вместе с пятью учителями открыл школу. Для этого его жене пришлось продать часть украшений, а ему самому – авторское право на издание своих произведений. Сочетает преподавание с занятиями литературой. Пишет не только стихи – сборник Мгновения (1900), но и романы Песчинка (1902), Крушение (1905), повесть Разрушенное гнездо (1903), книги по истории Индии, учебники и статьи по вопросам педагогики. В его произведениях звучит тема борьбы с тиранией, он разбирает конфликты между феодальной семейной моралью и демократическими тенденциями.

В начале 1900-х в связи со смертью близких – жены, дочери, сына, отца – им были написаны пронизанные скорбью поэтические сборники Память (1902), Дитя (1903), Паром (1906).

После раздела Бенгалии в 1905 в стране начинается подъем национально-освободительного движения. Тагор становится одним из его лидеров, издает общественно-политический журнал «Бхандар», пишет патриотические песни. Когда движение выходит за рамки ненасильственных действий, обращается к просветительской деятельности. Этот период отражен в романе Гора (1907–1910) – в нем Тагор призывает к единству всех индийцев независимо от религиозной и кастовой принадлежности. В драме Возмездие (1909) предвосхищает движение несотрудничества с колониальными властями. Сатирическая пьеса Крепость консерватизма (1911) бичует конформизм общества, пропитанного застывшими индуистскими традициями.

Провожая на учебу старшего сына в сельскохозяйственный колледж Иллинойского университета США, Тагор останавливался в Лондоне, где показал свои стихи в собственном переводе с бенгали на английский живописцу и литератору Уильяму Ротенстайну, с которым познакомился годом раньше в Индии. В 1912 при содействии Ротенстайна в Индийском обществе (India Society) вышел сборник Жертвенные песни (Гитанджали) с предисловием Йитса, а в 1913 – сборник новелл на английском Страждущие камни. Так творчество Тагора стало известно в Англии и США. В 1912–1913 посетил Великобританию и США, выступал с лекциями по индийской философии и культуре.

В 1913 ему – писателю, «сближающему мир Востока и Запада», – была присуждена Нобелевская премия за «глубоко прочувствованные, оригинальные и прекрасные стихи, в которых с исключительным мастерством выразилось его поэтическое мышление». Денежную премию Тагор пожертвовал своей школе Вишва-Бхарати, задуманной им как центр изучения индийской культуры, который стал после Первой мировой войны университетом с бесплатным обучением.

Впечатления от поездки на Запад и события Первой мировой войны отразились в поэтическом цикле Полет журавлей (1914–1916), в котором звучит тревога за судьбы человечества. В романе Дом и мир (1915–1916) показаны расхождения между либеральным крылом руководства народно-освободительного движения и крестьянством, попытки использования движения для разжигания шовинизма и религиозно-общинного фанатизма.

Начиная с 1920-х, в течение следующих 30 лет совершал поездки в Европу, США, Южную Америку, на Ближний Восток. Итоги Первой мировой войны, собственные впечатления от послевоенной Европы отразились в публицистических произведениях. В книге Национализм (переведена на русский в 1922) он предупреждает о милитаристской сущности шовинизма на Западе и Востоке. Полны раздумий над социальными проблемами лирический сборник Восточный напев (1925), аллегорические драмы Освобожденный поток (1922), Красные олеандры (1924).

В 1930 посетил СССР, в Письмах о России (1931) высоко оценивал достижения СССР в области просвещения, политику Советского государства на международной арене.

С конца 1920-х взгляды Тагора становятся более радикальными. Откликаясь на подъем национально-освободительного движения 1929–1934, в романе Четыре части (1934), он поднимает вопрос о правомерности насилия как средства социальной борьбы. Проза этих лет – психологические повести Две сестры (1933), Цветник (1934). В Рассказе мусульманки красной нитью проходит предупреждение об опасности религиозно-общинного фанатизма.

Поэтические сборники Мохуа (1929), Голос леса (1931), Завершение (1932), Снова (1932), Пестрое (1933), Последняя октава (1935) носят созерцательный характер. Тагор – автор многочисленных пьес – Жертвоприношение (1890), Почта (1912) и др., популярных лирических песен на собственные тексты.

В возрасте 68 лет начал заниматься живописью – преимущественно акварелью и рисунком. Выставлялся в Мюнхене, Нью-Йорке, Париже, Москве. Живописные и графические работы Тагора, исполненные в свободной манере, созерцательно-философские по настроению, оказали влияние на развитие индийского искусства 20 в.

Последние поэтические сборники – Листья (1936), У края (1938), Вечерний светильник (1938), Рожденный вновь (1940), Во время болезни (1940), Выздоровление (1941), В день рождения (1941), Последние стихи (1941).

Удостоен почетной степени четырех университетов Индии, являлся почетным доктором Оксфордского университета. В 1915 получил рыцарское звание, однако через четыре года, после расстрела британскими войсками мирной демонстрации в Амритсаре, отказался от него.

Умер в Калькутте 7 августа 1941 после продолжительной болезни.

Его сочинения были известны в России еще до революции. Творчество Тагора представлялось тогда под углом модных символическо-теософских воззрений, отмечалось его жизнелюбие и национальный колорит. После Октябрьской революции интерес к его творчеству не пропал, поскольку тема национально-освободительной борьбы была актуальным направлением советской внешней политики, а борьба с вековыми предрассудками – политики внутренней. В СССР с 1955 по 1981 было издано 3 собрания сочинений Тагора (в 8-ми, 12-ти и 4-х томах)

Творческая и общественная деятельность Тагора дали мощный импульс развитию не только бенгальской, но и индийской культуры в целом. Он обогатил поэзию новыми формами и стихотворными размерами, заложил основы жанра рассказа, социально-психологического романа, политической лирики. Индийцы поют его песни, (их написано около 3 тыс.), даже не зная, кто является их автором. Его стихотворение Душа народа (1911) стало гимном Индии.

Издания: Тагор Р. Собрание сочинений в 4-х тт. М., 1981; Избранные произведения. М., Панорама, 1999.

[Devdevi]

Можно здесь скачать - Избранные стихи разных лет...
http://www.indostan.ru/biblioteka/knigi/1473/1512_1_o.rar

http://www.indostan.ru/biblioteka/knigi/1474/1513_1_o.rar

[zozya]

[Бабочкофф Андрей]

ТАГОР (Tagore), Рабиндранат
6 мая 1861 г. – 7 августа 1941 г.

Индийский поэт Рабиндранат Тагор родился в Калькутте и был младшим из четырнадцати детей в известной и состоятельной семье. Его отец, Махариши Дебендранат Тагор, был брахманом, часто совершавшим паломничества к святым местам Индии. Его мать, Сарада Деви, умерла, когда Тагору было 14 лет. Лишившись матери, юноша ведет одинокую и замкнутую жизнь. Он начинает писать стихи с восьми лет, учится сначала дома, затем в частных школах, в т. ч. в Восточной семинарии в Калькутте, в педагогическом училище и Бенгальской академии, где изучает бенгальскую историю и культуру. Путешествуя с отцом в 1873 г. по северу Индии, мальчик был потрясен красотой увиденного, богатством многовекового культурного наследия.

В 1878 г. была опубликована эпическая поэма Т. «История поэта» ("Kabikahinе»). В том же году он уезжает в Англию изучать право в Университетском колледже Лондона, однако через год, не получив диплома, возвращается в Индию и некоторое время живет в Калькутте, где по примеру старших братьев начинает писать. В 1883 г. он женится на Мриналини Деви, от брака с которой у него было два сына и три дочери, выпускает свои первые поэтические сборники: «Вечерние песни» ("Sandhya Sangeet", 1882) и «Утренние песни» ("Prabhat Sangeet", 1883), которые положили начало его поэтической карьере.

В 1890 г. по просьбе отца Т. становится управляющим родового поместья в Шелайдехо в Восточной Бенгалии, где живет в особняке и в доме на воде на реке Падма. Сельские пейзажи и обычаи – главная тема стихов Т. 1893...1900 гг., среди которых следует выделить сборники «Золотая ладья» ("Sonar Tari", 1894) и «Мгновение» ("Khanika, 1900). «Это был самый продуктивный этап моей литературной деятельности», – писал впоследствии об этом времени сам поэт. Образ «золотой ладьи», метафоры человеческой жизни в потоке времени, встречается и в последующих произведениях Т. В «Мгновении» романтически приподнятый стиль ранних стихотворений уступает место более разговорному, что вызвало недовольство многих индийских критиков того времени, которых покоробил самобытный поэтический голос Т.

В 1901 г. Т. переехал в Шантиникетан, семейное поместье под Калькуттой, где вместе с еще пятью учителями открыл школу, ради чего жена Т. продала большую часть драгоценностей, а сам поэт – авторское право на издание своих сочинений. В это время Т. совмещает преподавание с литературным трудом, пишет не только стихи, но и романы, рассказы, книги по истории Индии, учебники и статьи по вопросам педагогики.
После смерти жены в 1902 г. Т. публикует сборник лирических стихов «Память» ("Sharan"), пронизанных щемящим чувством утраты. В 1903 г. от туберкулеза умирает одна из дочерей, а в 1907 г. от холеры – младший сын поэта.

В 1912 г. старший сын отправляется учиться в США в сельскохозяйственный колледж Иллинойского университета, и Т., который едет вместе с ним, делает остановку в Лондоне, где показывает свои стихи в собственном переводе на английский язык Уильяму Ротенстайну, английскому живописцу и литератору, с которым познакомился годом раньше в Индии. В том же, 1912 г. при содействии Ротенстайна в «Индийском обществе» ("India Society") выходят «Жертвенные песни» ("Gitanjali"), с предисловием Уильяма Батлера Йитса, после чего Т. становится известен в Англии и США. Эзра Паунд, в то время неофициальный секретарь Йитса, хвалил стихи Т. за «высшую мудрость, напоминание обо всем том, что в хаосе западной жизни... в столпотворении городов, в трескотне коммерческой литературы, в водовороте рекламы вылетает из головы». Однако многие поклонники Т. неправильно представляли себе не только его поэзию, но и самого поэта, которого они воспринимали как мистический голос народа всей Индии, тогда как он писал на бенгали, языке, который понимала лишь часть населения страны.

Т. получил Нобелевскую премию по литературе в 1913 г. «за глубоко прочувствованные, оригинальные и прекрасные стихи, в которых с исключительным мастерством выразилось его поэтическое мышление, ставшее, по его собственным словам, частью литературы Запада». В своей речи представитель Шведской академии Харальд Йерне отметил, что «наибольшее впечатление на членов Нобелевского комитета произвели "Жертвенные песни"». Йерне также упомянул английские переводы других, как поэтических, так и прозаических, произведений Т., которые в большинстве своем были опубликованы в 1913 г. Заметив, что стихи Т. «наполнены общечеловеческим смыслом», Йерне назвал поэта «фигурой, сближающей мир Востока и Запада».

Т., находившийся в то время в США, на торжественной церемонии не присутствовал, но прислал телеграмму, в которой выражалась признательность «за широту взглядов, делающих далекое – близким, а чужое – родным». В отсутствие лауреата награда была вручена английскому послу в Швеции. Денежную премию Т. пожертвовал своей школе, Визва-Бхарати, ставшей после первой мировой войны университетом с бесплатным обучением.

В 1915 г. Т. получил рыцарское звание, однако через четыре года, после расстрела британскими войсками мирной демонстрации в Амритсаре, от него отказался. В течение последующих тридцати лет поэт совершает поездки в Европу, в США, в Южную Америку и на Ближний Восток. Его картины (Т. начал заниматься живописью в возрасте 68 лет) выставлялись в Мюнхене, Нью-Йорке, Париже, Москве, в других городах мира.

Хотя на Западе Т. больше известен как поэт, он был также автором многочисленных пьес: «Жертвоприношение» ("Visarjan", 1890), герой которой, молодой человек, занят мучительными поисками истины; «Почта» ("Dakghar", 1912) – печальная история подростка; «Красные олеандры» ("Rakta-Karabi", 1925) – драма социального и политического протеста. Многочисленные новеллы Т., в основном из жизни бенгальского крестьянства, впервые появились на английском языке в 1913 г. в сборнике «Страждущие камни и другие рассказы» ("Hungry Stones and Other Stories").

Т. был удостоен почетной степени четырех университетов Индии, был почетным доктором Оксфордского университета. Он умер в Калькутте, в 1941 г., после продолжительной болезни.

По мнению его литературного секретаря Амии Чакраварти, Т. был рад, что его произведения пользовались у простых бенгальцев такой популярностью, что воспринимались как народные. «Люди в далеких индийских деревнях пели его песни (которых поэт написал более 3 тыс.), читали вслух его стихотворения, приводили его изречения, даже не зная, кто их автор, – писал Чакраварти. – Погонщики волов, паромщики, сельскохозяйственные рабочие воспринимали его поэтический дар как часть многовекового культурного достояния».

Хотя Т. до конца 20-х гг. оставался широко известен на Западе, интерес к его творчеству значительно снизился. В своей монографии о Т. Мэри Лейго объясняет это двумя причинами. Во-первых, большая часть английских переводов произведений Т. (кроме, естественно, авторизованных) оказалась не в состоянии передать истинный смысл и красоту его строк. Во-вторых, многие ранние стихи поэта, а также его последние книги никогда не переводились и доступны только бенгальским читателям. С точки зрения индийского исследователя Кришны Крипалани, «главное значение Т. заключается в том импульсе, который он придал развитию индийской культуры и мысли... Он дал своему народу веру в его собственный язык, в его культурное и нравственное наследие».

_________________

Реклама на Форуме IndianDance.biz
Объявления о наборе в школу
Кто дает ответ не выслушав, тот глуп, и стыд ему. Притч.18:13
Делай, что должен и пусть будет, что будет. Л.Толстой

[Бабочкофф Андрей]

* * *

«За что, седина, ты в почете и силе?» —
Завистливо черные кудри спросили.
«Возьмите все это,— вздохнула печально
Она,— но верните мне цвет изначальный».

Перевод А. Ибрагимова

1899

* * *

Керосиновая лампа гордо заявила плошке:
«Называть себя сестрою не позволю мелкой сошке».
Но едва Луна успела в темном небе воцариться,
Низко поклонилась лампа: «Милости прошу, сестрица».

Перевод А. Ибрагимова

1899

* * *

Хвала и хула обратились к поэту:
«Кто друг твой, кто враг твой — скажи по секрету».
«Вы обе — и это совсем не секрет —
Друзья и враги мне»,— ответил поэт.

Перевод А. Ибрагимова

1899

* * *

Томился от жажды осел у пруда.
«Темна,— он кричал, негодуя,— вода!»
Быть может, вода и темна для осла,—
Она для умов просветленных светла.

Перевод А. Ибрагимова

1899

* * *

Верхушка говорила с похвальбою:
«Моя обитель — небо голубое.
А ты, о корень, житель подземелья».
Но корень возмутился: «Пустомеля!
Как ты смешна мне со своею спесью:
Не я ль тебя вздымаю к поднебесью?»

Перевод А. Ибрагимова

1899


ЖИЗНЬ

В этом солнечном мире я не хочу умирать,
Вечно жить бы хотел в этом цветущем лесу,
Там, где люди уходят, чтобы вернуться опять,
Там, где бьются сердца и цветы собирают росу.
Жизнь идет по земле вереницами дней и ночей,
Сменой встреч и разлук, чередою надежд и утрат,-
Если радость и боль вы услышите в песне моей,
Значит, зори бессмертия сад мой в ночи озарят.
Если песня умрет, то, как все, я по жизни пройду -
Безымянною каплей в потоке великой реки;
Буду, словно цветы, я выращивать песни в саду -
Пусть усталые люди заходят в мои цветники,
Пусть склоняются к ним, пусть срывают цветы на ходу,
Чтобы бросить их прочь, когда в пыль опадут лепестки.

Перевод Н. Воронель.

Рабиндрат Тагор. Лирика.
Москва, "Художественная Литература", 1967.


КАРМА (*)

Я утром звал слугу и не дозвался.
Взглянул - дверь отперта. Вода не налита.
Бродяга ночевать не возвращался.
Я без него, как на беду, одежды чистой не найду.
Готова ли еда моя, не знаю.
А время шло и шло... Ах так! Ну хорошо.
Пускай придет - я проучу лентяя.
Когда он в середине дня пришел, привествуя меня,
Сложив почтительно ладони,
Я зло сказал: "Тотчас прочь убирайся с глаз,
Мне лодырей не нужно в доме".
В меня уставя тупо взор, он молча выслушал укор,
Затем, помедливши с ответом,
С трудом слова произнеся, сказал мне: "Девочка моя
Сегодня умерла перед рассветом".
Сказал и поспешил скорей к работе приступить своей.
Вооружившись полотенцем белым,
Он, как всегда до этих пор, прилежно чистил, скреб и тер,
Пока с последним не покончил делом.

(*) Карма - зд. воздаяние.

Перевод В.Тушновой.

Рабиндрат Тагор. Лирика.
Москва, "Художественная Литература", 1967.


* * *

Из тьмы я пришел, где шумят дожди. Ты сейчас одна, взаперти.
Под сводами храма своего путника приюти!
С дальних троп, из лесных глубин принес я тебе жасмин,
Дерзко мечтая: захочешь его в волосы ты вплести?
Медленно побреду назад в сумрак, полный звона цикад,
Ни слова не произнесу, только флейту к губам поднесу,
Песню мою - мой прощальный дар - посылая тебе с пути.

Перевод Ю. Нейман.

Рабиндрат Тагор. Лирика.
Москва, "Художественная Литература", 1967.


НЕВОЗМОЖНОЕ

Одиночество? Что это значит? Проходят года,
Ты в безлюдье идешь, сам не зная, зачем и куда.
Гонит месяц срабон над лесною листвой облака,
Сердце ночи разрезала молния взмахом клинка,
Слышу: плещется Варуни, мчится поток ее в ночь.
Мне душа говорит: невозможное не превозмочь.

Сколько раз непогожею ночью в объятьях моих
Засыпала любимая, слушая ливень и стих.
Лес шумел, растревоженный всхлипом небесной струи,
Тело с духом сливалось, рождались желанья мои,
Драгоценные чувства дала мне дождливая ночь,
Но душа говорит: невозможное не превозмочь.

Ухожу в темноту, по размокшей дороге бредя,
И в крови моей слышится долгая песня дождя.
Сладкий запах жасмина порывистый ветер принес.
Запах дерева малоти, запах девических кос;
В косах милой цветы эти пахли вот так же, точь-в-точь.
Но душа говорит: невозможное не превозмочь.

Погруженный в раздумье, куда-то бреду наугад.
На дороге моей чей-то дом. Вижу: окна горят.
Слышу звуки ситара, мелодию песни простой,
Это песня моя, орошенная теплой слезой,
Это слава моя, это грусть, отошедшая прочь.
Но душа говорит: невозможное не превозмочь.

Перевод А.Ревича.

Рабиндрат Тагор. Лирика.
Москва, "Художественная Литература", 1967.


ТРУБА

Твоя труба лежит в пыли,
И не поднять мне глаз.
Стих ветер, свет погас вдали.
Пришел несчастья час!
Зовет борьба борцов на бой,
Певцам приказывает - пой!
Путь выбирай быстрее свой!
Повсюду ждет судьба.
Валяется в пыли пустой
Бесстрашия труба.

Под вечер шел в молельню я,
Прижав цветы к груди.
Хотел от бури бытия
Надежный кров найти.
От ран на сердце - изнемог.
И думал, что настанет срок,
И смоет грязь с меня поток,
И стану чистым я...
Но поперек моих дорог
Легла труба твоя.

Свет вспыхнул, озарив алтарь,
Алтарь и темноту,
Гирлянду тубероз, как встарь,
Сейчас богам сплету.
Отныне давнюю войну
Окончу, встречу тишину.
Быть может, небу долг верну...
Но вновь зовет (в раба
В минуту превратив одну)
Безмолвная труба.

Волшебным камнем юных лет
Коснись меня скорей!
Пускай, ликуя, льет свой свет
Восторг души моей!
Грудь мрака черного пронзив,
Бросая в небеса призыв,
Бездонный ужас пробудив
В краю, что тьмой одет,
Пусть ратный пропоет мотив
Труба твоих побед!

И знаю, знаю я, что сон
От глаз моих уйдет.
В груди - как в месяце срабон -
Ревут потоки вод.
На зов мой кто-то прибежит,
Заплачет кто-нибудь навзрыд,
Ночное ложе задрожит -
Ужасная судьба!
Сегодня в радости звучит
Великая труба.

Покоя я хотел просить,
Нашел один позор.
Надень, чтоб тело все закрыть,
Доспехи с этих пор.
Пусть новый день грозит бедой,
Останусь я самим собой.
Пусть горя, данного тобой,
Наступит торжество.
И буду я навек с трубой
Бесстрашья твоего!

Перевод А.Ахматовой

Рабиндрат Тагор. Лирика.
Москва, "Художественная Литература", 1967.


* * *

По ночам под звуки флейты бродят звездные стада.
Ты коров своих, незримый, в небесах пасешь всегда.
Светоносные коровы озаряют сад плодовый,
Меж цветами и плодами разбредаясь кто куда.
На рассвете убегают, лишь клубится пыль вдогон.
Ты их музыкой вечерней возвращаешь в свой загон.
Разбрестись я дал желаньям, и мечтам, и упованьям.
О пастух, придет мой вечер - соберешь ли их тогда?

Перевод В.Потаповой

Рабиндрат Тагор. Лирика.
Москва, "Художественная Литература", 1967.


* * *

Что-то от легких касаний, что-то от смутных слов,-
Так возникают напевы - отклик на дальний зов.
Чампак средь чаши весенней,
полаш в пыланье цветенья
Подскажут мне звуки и краски,-
путь вдохновенья таков.
Всплеском мгновенным возникнет что-то,
Виденья в душе - без числа, без счета,
А что-то ушло, отзвенев,- не уловишь напев.
Так сменяет минуту минута - чеканный звон бубенцов.

Перевод М.Петровых

Рабиндрат Тагор. Лирика.
Москва, "Художественная Литература", 1967.

С другими произведениями поэта Вы можете познакомиться посетив ссылку:
http://www.litera.ru/stixiya/authors/tagor/all.html
_________________

Реклама на Форуме IndianDance.biz
Объявления о наборе в школу
Кто дает ответ не выслушав, тот глуп, и стыд ему. Притч.18:13
Делай, что должен и пусть будет, что будет. Л.Толстой

[Бабочкофф Андрей]

Кто бы мог подумать, лично для меня это было откровение
Что в фильме моего детства, а я очень люблю этот фильм, "Вам и не снилось",



песню "Последняя поэма" композитор Алексей Рыбников написал на стихи замечательного индийского поэта Рабиндраната Тагора

Текст песни «Последняя поэма»

Ветер ли старое имя развеял?
Нет мне дороги в мой брошенный край.
Если увидеть пытаешься издали,
Не разглядишь меня, не разглядишь меня...
Друг мой, прощай!

Я уплываю и время несет меня
С края на край,
С берега к берегу, с отмели к отмели...
Друг мой, прощай!

Знаю, когда-нибудь с дальнего берега
Давнего прошлого
Ветер весенний ночной принесет тебе
Вздох от меня.

Ты погляди, ты погляди,
Ты погляди: не осталось ли что-нибудь
После меня?

В полночь забвенья,
На поздней окраине жизни твоей,
Ты погляди без отчаянья,
Ты погляди без отчаянья:
Вспыхнет ли, примет ли облик
Безвестного образа,
Будто случайного?..
Примет ли облик
Безвестного образа
Будто случайного?..

Это не сон,
Это не сон,
Это — вся правда моя,
Это — истина,
Смерть побеждающий вечный закон,
Это — любовь моя,
Это — любовь моя,
Это — любовь моя...
_________________

Реклама на Форуме IndianDance.biz
Объявления о наборе в школу
Кто дает ответ не выслушав, тот глуп, и стыд ему. Притч.18:13
Делай, что должен и пусть будет, что будет. Л.Толстой

[Назира Тюленева]

[Назира Тюленева]

Кстати, великий поэт, музыкант и драматург считается также основателем современного танцевального искусства в Индии. В Сантиникетане было поставлено на его произведения много танцевальных драм с использованием традиций народных Бенгальских танцев, Одисси, Гаудия Нритья, Катхака и других направлений. Европейский балет также оказал очень сильное влияние на танцевальное творчество Рабиндраната Тагора.

Танцевальная драма Mayal Khela



Horikhela



В 70-х годах знаменитый танцор и хореограф Удай Шанкар поставил множество номеров и танцевальных драм по произведениям Рабиндраната Тагора. Позже его дочь Мамата Шанкар продолжила традицию, благодаря чему мы до сих пор можем наслаждаться произведениями великого поэта в танцевально-драматическом исполнении.

Тагор - зритель - смотрит исполнение своей драмы на сцене.




Мамата Шанкар "Chandalika"

[Назира Тюленева]

Р. Тагор и Махатма Ганди в Шантиникетане

[Назира Тюленева]

[Назира Тюленева]

ЖИЗНЬ
В этом солнечном мире я не хочу умирать,
Вечно жить бы хотел в этом цветущем лесу,
Там, где люди уходят, чтобы вернуться опять,
Там, где бьются сердца и цветы собирают росу.
Жизнь идет по земле вереницами дней и ночей,
Сменой встреч и разлук, чередою надежд и утрат,-
Если радость и боль вы услышите в песне моей,
Значит, зори бессмертия сад мой в ночи озарят.
Если песня умрет, то, как все, я по жизни пройду -
Безымянною каплей в потоке великой реки;
Буду, словно цветы, я выращивать песни в саду -
Пусть усталые люди заходят в мои цветники,
Пусть склоняются к ним, пусть срывают цветы на ходу,
Чтобы бросить их прочь, когда в пыль опадут лепестки.

Перевод Н. Воронель.
Рабиндрат Тагор. Лирика.
Москва, "Художественная Литература", 1967.

[Назира Тюленева]

Р. Тагор и Король Ирака Фэйсал в Багдаде

[Назира Тюленева]

КАРМА*

Я утром звал слугу и не дозвался.
Взглянул - дверь отперта. Вода не налита.
Бродяга ночевать не возвращался.
Я без него, как на беду, одежды чистой не найду.
Готова ли еда моя, не знаю.
А время шло и шло... Ах так! Ну хорошо.
Пускай придет - я проучу лентяя.
Когда он в середине дня пришел, привествуя меня,
Сложив почтительно ладони,
Я зло сказал: "Тотчас прочь убирайся с глаз,
Мне лодырей не нужно в доме".
В меня уставя тупо взор, он молча выслушал укор,
Затем, помедливши с ответом,
С трудом слова произнеся, сказал мне: "Девочка моя
Сегодня умерла перед рассветом".
Сказал и поспешил скорей к работе приступить своей.
Вооружившись полотенцем белым,
Он, как всегда до этих пор, прилежно чистил, скреб и тер,
Пока с последним не покончил делом.

* Карма - зд. воздаяние.

Перевод В.Тушновой.
Рабиндрат Тагор. Лирика.
Москва, "Художественная Литература", 1967.

[Назира Тюленева]

НЕВОЗМОЖНОЕ

Одиночество? Что это значит? Проходят года,
Ты в безлюдье идешь, сам не зная, зачем и куда.
Гонит месяц срабон над лесною листвой облака,
Сердце ночи разрезала молния взмахом клинка,
Слышу: плещется Варуни, мчится поток ее в ночь.
Мне душа говорит: невозможное не превозмочь.

Сколько раз непогожею ночью в объятьях моих
Засыпала любимая, слушая ливень и стих.
Лес шумел, растревоженный всхлипом небесной струи,
Тело с духом сливалось, рождались желанья мои,
Драгоценные чувства дала мне дождливая ночь,
Но душа говорит: невозможное не превозмочь.

Ухожу в темноту, по размокшей дороге бредя,
И в крови моей слышится долгая песня дождя.
Сладкий запах жасмина порывистый ветер принес.
Запах дерева малоти, запах девических кос;
В косах милой цветы эти пахли вот так же, точь-в-точь.
Но душа говорит: невозможное не превозмочь.

Погруженный в раздумье, куда-то бреду наугад.
На дороге моей чей-то дом. Вижу: окна горят.
Слышу звуки ситара, мелодию песни простой,
Это песня моя, орошенная теплой слезой,
Это слава моя, это грусть, отошедшая прочь.
Но душа говорит: невозможное не превозмочь.

Перевод А.Ревича.
Рабиндрат Тагор. Лирика.
Москва, "Художественная Литература", 1967.

[Назира Тюленева]

Беседы Эйнштейна и Рабиндраната Тагора
14 июля 1930 года

Беседа состоялась на даче Эйнштейна

Эйнштейн: Вы верите в бога, изолированного от мира?

Тагор: Не изолированного. Неисчерпаемая личность человека постигает Вселенную. Ничего непостижимого для человеческой личности быть не может. Это доказывает, что истина Вселенной является человеческой истиной.
Чтобы пояснить свою мысль, я воспользуюсь одним научным фактом. Материя состоит из протонов и электронов, между которыми ничего нет, но материя может казаться сплошной, без связей в пространстве, объединяющих отдельные электроны и протоны. Точно так же человечество состоит из индивидуумов, но между ними существует взаимосвязь человеческих отношений, придающих человеческому обществу единство живого организма. Вселенная в целом так же связана с нами, как и индивидуум. Это – Вселенная человека.
Высказанную идею я проследил в искусстве, литературе и религиозном сознании человека.

Эйнштейн: Существуют две различные концепции относительно природы Вселенной:
1) мир как единое целое, зависящее от человека;
2) мир как реальность, не зависящая от человеческого разума.

Тагор: Когда наша Вселенная находится в гармонии с вечным человеком, мы постигаем ее как истину и ощущаем ее как прекрасное.

Эйнштейн: Но это – чисто человеческая концепция Вселенной.

Тагор: Другой концепции не может быть. Этот мир – мир человека. Научные представления о нем – представления ученого. Поэтому мир отдельно от нас не существует. Наш мир относителен, его реальность зависит от нашего сознания. Существует некий стандарт разумного и прекрасного, придающий этому миру достоверность – стандарт Вечного Человека, чьи ощущения совпадают с нашими ощущениями.

Эйнштейн: Ваш Вечный Человек – это воплощение сущности человека.

Тагор: Да, вечной сущности. Мы должны познавать ее посредством своих эмоций и деятельности. Мы познаем Высшего Человека, не обладающего свойственной нам ограниченностью. Наука занимается рассмотрением того, что не ограничено отдельной личностью, она является внеличным человеческим миром истин. Религия постигает эти истины и устанавливает их связь с нашими более глубокими потребностями; наше индивидуальное осознание истины приобретает общую значимость. Религия наделяет истины ценностью, и мы постигаем истину, ощущая свою гармонию с ней.

Эйнштейн: Но это значит, что истина или прекрасное не являются независимыми от человека.

Тагор: Не являются.

Эйнштейн: Если бы людей вдруг не стало, то Аполлон Бельведерский перестал бы быть прекрасным?

Тагор: Да!

Эйнштейн: Я согласен с подобной концепцией прекрасного, но не могу согласиться с концепцией истины.

Тагор: Почему? Ведь истина познается человеком.

Эйнштейн: Я не могу доказать правильность моей концепции, но это – моя религия.

Тагор: Прекрасное заключено в идеале совершенной гармонии, которая воплощена в универсальном человеке; истина есть совершенное постижение универсального разума. Мы, индивидуумы, приближаемся к истине, совершая мелкие и крупные ошибки, накапливая опыт, просвещая свой разум, ибо каким же еще образом мы познаем истину?

Эйнштейн: Я не могу доказать, что научную истину следует считать истиной, справедливой независимо от человечества, но в этом я твердо убежден. Теорема Пифагора в геометрии устанавливает нечто приблизительно верное, независимо от существования человека. Во всяком случае, если есть реальность, не зависящая от человека, то должна быть истина, отвечающая этой реальности, и отрицание первой влечет за собой отрицание последней.

Тагор: Истина, воплощенная в Универсальном Человеке, по существу должна быть человеческой, ибо в противном случае все, что мы, индивидуумы, могли бы познать, никогда нельзя было бы назвать истиной, по крайней мере научной истиной, к которой мы можем приближаться с помощью логических процессов, иначе говоря, посредством органа мышления, который является человеческим органом. Согласно индийской философии, существует Брахма, абсолютная истина, которую нельзя постичь разумом отдельного индивидуума или описать словами. Она познается лишь путем полного погружения индивидуума в бесконечность. Такая истина не может принадлежать науке. Природа же той истины, о которой мы говорим, носит внешний характер, т.е. она представляет собой то, что представляется истинным человеческому разуму, и поэтому эта истина – человеческая. Ее можно назвать Майей, или иллюзией.

Эйнштейн: В соответствии с Вашей концепцией, которая, может быть, является концепцией индийской философии, мы имеем дело с иллюзией не отдельной личности, а всего человечества в целом.

Тагор: В науке мы подчиняемся дисциплине, отбрасываем все ограничения, налагаемые нашим личным разумом, и таким образом приходим к постижению истины, воплощенной в разуме Универсального Человека.

Эйнштейн: Зависит ли истина от нашего сознания? В этом состоит проблема.

Тагор: То, что мы называем истиной, заключается в рациональной гармонии между субъективным и объективным аспектом реальности, каждый из которых принадлежит Универсальному Человеку.

Эйнштейн: Даже в нашей повседневной жизни мы вынуждены приписывать используемым нами предметам реальность, не зависящую от человека. Мы делаем это для того, чтобы разумным образом установить взаимосвязь между данными наших органов чувств. Например, этот стол останется на своем месте даже в том случае, если в доме никого не будет.

Тагор: Да, стол будет недоступен индивидуальному, но не универсальному разуму. Стол, который воспринимаю я, может быть воспринят разумом того же рода, что и мой.

Эйнштейн: Нашу естественную точку зрения относительно существования истины, не зависящей от человека, нельзя ни объяснить, ни доказать, но в нее верят все, даже первобытные люди. Мы приписываем истине сверхчеловеческую объективность. Эта реальность, не зависящая от нашего существования, нашего опыта, нашего разума, необходима нам, хотя мы и не можем сказать, что она означает.

Тагор: Наука доказала, что стол как твердое тело – это одна лишь видимость и, следовательно, то, что человеческий разум воспринимает как стол, не существовало, если бы не было человеческого разума. В то же время следует признать и то, что элементарная физическая реальность стола представляет собой не что иное, как множество отдельных вращающихся центров электрических сил и, следовательно, также принадлежит человеческому разуму.
В процессе постижения истины происходит извечный конфликт между универсальным человеческим разумом и ограниченным разумом отдельного индивидуума. Непрекращающийся процесс постижения идет в нашей науке, философии, в нашей этике. Во всяком случае, если бы и была какая-нибудь абсолютная истина, не зависящая от человека, то для нас она была бы абсолютно не существующей.
Нетрудно представить себе разум, для которого последовательность событий развивается не в пространстве, а только во времени, подобно последовательности нот в музыке. Для такого разума концепция реальности будет сродни музыкальной реальности, для которой геометрия Пифагора лишена всякого смысла. Существует реальность бумаги, бесконечно далекая от реальности литературы. Для разума моли, поедающей бумагу, литература абсолютно не существует, но для разума человека литература как истина имеет большую ценность, чем сама бумага. Точно так же, если существует какая-нибудь истина, не находящаяся в рациональном или чувственном отношении к человеческому разуму, она будет оставаться ничем до тех пор, пока мы будем существами с разумом человека.

Эйнштейн: В таком случае я более религиозен, чем вы.

Тагор: Моя религия заключается в познании Вечного Человека, Универсального человеческого духа, в моем собственном существе. Она была темой моих гиббертовских лекций, которые я назвал "Религия человека".




19 августа 1930 года
Тагор: Мы сегодня с доктором Менделем обсуждали новые математические расчёты, допускающие случайность в мире элементарных частиц; получается, что драма жизни не несёт в себе тотальной предопределённости.

Эйнштейн: Хотя в пользу этого и могут свидетельствовать факты, это ещё не повод распрощаться с причинностью.

Тагор: Может и так, но идея причинности должна выводиться не из мира элементов; существует некая иная сила, создающая из элементов упорядоченную вселенную.

Эйнштейн: Кто-то пытается постичь порядок, прибегая к метафизике. Суть же заключается в том, что крупные элементы, комбинируясь, задают направленность существованию, в мельчайших же элементах этот порядок просто неощутим.

Тагор: Таким образом, в корне существования заложена дуальность, противоречие между свободным импульсом и направляющей волей, которая подчиняет этот импульс и направляет развитие вещей по некоей отлаженной схеме.

Эйнштейн: Современная физика не находит здесь противоречия. Облака могут показаться издали чем-то целым; при более близком рассмотрении, вы обнаружите беспорядочные капли воды.

Тагор: Я усматриваю параллели в человеческой психике. Наши страсти и желания хаотичны, но характер способен обуздать эти элементы и привести их в гармонию. Разве не происходит что-то подобное и в физическом мире? Разве элементы восстают и действуют наперекор индивидуальному импульсу? И разве нет такого же принципа и в физическом мире, который бы управлял элементами и упорядочивал их в стройную систему?

Эйнштейн: Даже на уровне элементов присутствует статичный порядок; например, элементы радия будут всегда поддерживать свой собственный, присущий им порядок.

Тагор: А иначе вся драма существования была бы слишком бессвязной. Есть постоянная гармония между случаем и предопределённостью, извечный источник чего-то нового и живого.
В человеческих делах также существует элемент гибкости, некоторая свобода в пределах ограниченной сферы, благодаря которой выражается наша личность. Это как музыкальная система в Индии, которая не так уж строго фиксирована, как в западной музыке. Наши композиторы дают чёткую, законченную схему, систему мелодии и ритма, и в неких определённых рамках музыкант может импровизировать. Он должен подчиниться закону данной мелодии, и тогда он сможет спонтанно выразить своё музыкальное чувство в соответствии с предписанной формой. Мы ценим наших композиторов за их талантливость, но также ожидаем и от исполнителя, что, создав вариации, он украсит и обогатит композицию. В созидании мы следуем центральному закону жизни, но если мы не будем уклоняться от него, мы обретём достаточную свободу в рамках нашей личности для наиболее полного самовыражения.

Эйнштейн: Это возможно лишь тогда, когда традиция музыкального исполнения находится на высоком уровне, так чтобы влиять на людские умы. В Европе музыка слишком отдалилась от народного искусства и мироощущения и стала чем-то вроде тайного искусства со своими собственными условностями и традициями.

Тагор: Вы должны полностью подчиняться этой вашей чрезмерно сложной музыке. В Индии мерой свободы для исполнителя служит его творческая личность. Он может исполнять песню композитора как свою собственную, если он способен постичь общий закон мелодии.

Эйнштейн: В искусстве должны быть высокие стандарты, чтобы полностью выразить идею, заложенную в исходной мелодии, и придумать на неё вариации. В нашей стране вариации часто заданы заранее…

Тагор: Если в своём поведении мы сможем придерживаться закона добродетели, мы будем иметь настоящую свободу для самовыражения. Таков принцип поведения, но характер, воплощающий этот принцип, и личность являются нашими собственными творениями. В нашей музыке существует дуальность свободы и предписанного порядка.

Эйнштейн: Существует ли свобода в песенном тексте? Я хочу сказать, может ли певец свободно вставлять свои собственные слова в исполняемую песню?

Тагор: Да. У нас в Бенгалии есть такой вид исполнения - киртан, как мы это называем - когда певцу даётся свобода комментировать, вставлять слова, которых нет в исходном текстовом варианте песни. Это вызывает большой энтузиазм, т.к. аудитория постоянно захвачена какими-то прекрасными, спонтанными проявлениями чувств певца.

Эйнштейн: Является ли метрическая форма довольно строгой?

Тагор: Да, пожалуй, так. Вы не можете переступить за рамки заданной композиции; исполнитель во всех своих вариациях должен сохранять ритм и метрику, которые чётко закреплены. В европейской музыке у вас есть относительная свобода с метрикой, но не с мелодией.

Эйнштейн: Можно ли исполнять индийскую музыку без слов? Понимает ли кто песню без слов?

Тагор: Да, у нас есть песни с ничего не значащими словами, которые как бы заменяют ноты. В Северной Индии музыка является самостоятельным искусством, а не просто интерпретацией слов и мыслей, как в Бенгалии. Музыка очень сложна и утончённа, и сама по себе является завершённым миром мелодии.

Эйнштейн: Она не полифонична?

Тагор: Инструменты используются, но не для гармонии, а для сохранения ритма, для большего объёма и глубины. Разве мелодия в вашей музыке страдает от наложения гармонии?

Эйнштейн: Иногда она действительно сильно страдает. Иногда гармония слишком "раздувает" мелодию.

Тагор: Мелодия и гармония - это как линии и цвета на картине. Простой графический рисунок уже может обладать совершенной красотой; использование цвета порой только вносит неясность и бессодержательность. В то же время, в комбинации цвета и линий рождаются великие творения, если цвет не подавляет их и не обесценивает.

Эйнштейн: Это прекрасное сравнение; к тому же, линия намного древнее цвета. Видимо, ваши мелодии намного богаче по структуре, чем наши. Вероятно, то же самое может быть сказано и в отношении Японской музыки.

Тагор: Сложно проанализировать эффект, оказываемый на наши умы восточной и западной музыкой. Я глубоко впечатлён западной музыкой; я чувствую, что это великая музыка, обширная по структуре и величественная по своей композиции. Наша музыка затрагивает меня глубже, поскольку в ней чувствуется глубокий лирический посыл. Европейская музыка эпична по своему характеру, очень многое вкладывается в её сочинение; по своей структуре, эта готическая музыка.

Эйнштейн: Вот вопрос, на который мы, европейцы, не в состоянии ответить должным образом. Мы хотим знать, отражает ли наша музыка условные или фундаментальные человеческие чувства, насколько естественно чувствовать переход от консонанса к диссонансу, или же это принимаемая нами условность.

Тагор: Фортепиано несколько смущает меня. Гораздо большее удовольствие мне доставляет скрипка.

Эйнштейн: Интересно знать, какое впечатление произвела бы европейская музыка на индийца, который никогда не слушал её в молодости.

Тагор: Как-то я попросил одного английского музыканта сделать анализ одного классического произведения и объяснить мне, благодаря каким элементов возникает красота выбранного пассажа.

Эйнштейн: Сложность в том, что по-настоящему хорошую музыку, будь-то западную или восточную, нельзя подвергнуть анализу.

Тагор: Да, ведь то, что глубоко затрагивает слушателя, находится за его пределами.

Эйнштейн: Весь наш фундаментальный опыт, в т.ч. наши реакции на искусство, всегда будут пронизаны подобной неопределённостью, как в Европе, так и в Азии. И красный цветок, который я вижу перед собой, может означать для вас совершенно другое, нежели для меня.

Тагор: И всё же идёт постоянный процесс примирения между ними, индивидуальный вкус приходит в соответствие с универсальным стандартом.

http://www.omkara.ru/library/tagore